В Федеральном центре травматологии, ортопедии и эндопротезирования осваивают органосохраняющие операции. Для обучения новым методикам в республику приезжал американский профессор Жолдас Кулджанов. Наш корреспондент встретился с гостем республики.
– Профессор, в каких случаях можно делать органосохраняющие операции, и можно ли будет теперь отказаться от протезирования?
– Сразу скажу, эта операция не заменяет протезирование суставов, а откладывает его у молодых людей с дисплазией суставов. Давайте разберем, зачем надо откладывать протезирование: после того, как поставили имплант, пациент живет с ним 15 лет. Протез сустава – это инородное тело в организме, происходит его расшатывание, он снашивается, кость истончается. Если человеку поставили протез в 60 лет, то в 75 надо делать ревизию, менять его. Вторая операция оставляет еще меньше собственной кости, протез приходится ставить потолще, и потому стоит он меньше, лет десять. Считаем – очередная операция понадобится, когда пациенту будет 85 лет. И этой операции обычно хватает до конца жизни. Для этого надо распознать заболевание на ранних стадиях, остановить процесс разрушения собственного сустава. И даже обратить его вспять, если он только что начался. Если ваши хирурги делают в год 6 тысяч операций, то таких органосохраняющих операций они могут делать около ста. К ним должны быть очень строгие показания.
– Распространены ли такие операции в США, как давно их делают?
Этой методикой в Америке мы занимаемся уже давно. Первую операцию сделали еще в 1983 году, а в 1988 году была публикация с обзором 62 случаев. И началась эра органосохраняющих операций у молодых. Вначале было много скептиков, кто-то просто не понимал важности такого подхода. У молодых людей при дисплазии тазобедренного сустава вертлужная впадина, куда, собственно, упирается сустав, несколько более пологая, чем это нужно. Пока девушка молодая и легкая, она не очень сильно от этого страдает. А когда выходит замуж, у нее наступает беременность, она поправляется, вес начинает давить, и больной сустав скользит по вертлужной впадине, разрушает, скажем так, крышку и разрушается сам. Появляется боль. Это как в шпильках пройти по горячему асфальту, обязательно останется след. А если ходить в обуви на плоской подошве, то распределение массы будет по всей площади и разрушения асфальта не случится. Вот и тут также, сустав соскальзывает и упирается в одно место, хрящ разрушается.
Если женщина придет к врачу в этот момент, он не сможет ей помочь, потому что рентгеновские снимки во время беременности делать нельзя. Обычно врач просит ее прийти после родов. А у нее после родов вес стал меньше, боли уменьшились, она про больной сустав и визит к врачу забывает. Вторая беременность положение усугубляет. В результате молодая женщина попадает на операцию с уже разрушенным суставом. Там ничего сделать нельзя, только поставить протез. А вот если выявить болезнь заранее, можно сделать органосохраняющую операцию, вертлужная впадина станет практически полноценной, и даже если разрушение хряща в одном месте началось, то после такой операции, процесс прекратится и даже может пойти вспять. Мы наблюдаем таких пациентов: как только нагрузка распределяется равномерно по всей поверхности сформированной вертлужной впадины, боли уходят и человек забывает о своей проблеме.
– В чем сложность выявления таких пациентов?
К сожалению, сам человек часто ни на что не жалуется, потому что он может не чувствовать боли или дискомфорта, пока не началось разрушение хрящей. И, конечно, надо учить хирургов делать такие операции – они не просто сложны, в каждом конкретном случае они уникальны. Дело в том, что поставить протез для хирурга высокой квалификации – полтора-два часа работы. Наши операции – это пик мастерства в ортопедии и травматологии. Врачу надо иметь очень высокую квалификацию, очень высокое мастерство, чтобы их делать. Они затратны по усилиям врачей: у операционного стола приходится стоять четыре-пять часов.
– Насколько наши хирурги способны обучиться органосохраняющим операциям?
Вполне способны, если один человек делает, значит, и другие это смогут повторить. Конечно, тут нельзя один-два раза посмотреть и самому начать делать их. Но ваши хирурги работают в этой области уже много времени, а потому такие операции освоить смогут, тем более у них есть желание работать. Это очень важно, чтобы было желание. Поэтому я приезжаю в такие клиники и обучаю врачей.
В прошлом году приезжал с коллегами-американцами на конференцию в Санкт-Петербург к доктору Тихилову – это директор Российского НИИ травматологии и ортопедии имени Вредена – мы там делали несколько показательных операций. Одной девочке прооперировали сустав, договорились, что вторую сторону будем оперировать в следующий мой приезд через год. Немного позже я опять был в Санкт-Петербурге с докладом, и мы познакомились с доктором Николаевым. Николай Станиславович пригласил меня в Чебоксары почитать лекции и, если будет возможность, прооперировать пациентов. Вот я здесь, доктор Николаев говорит, что подобрали больных, одна девочка очень хочет ко мне на операцию, потому что я ей один сустав уже сделал. Оказывается, она была в Санкт-Петербурге и очень довольна результатами – прекрасно себя чувствует. Мы прооперировали второй сустав, ей теперь никуда не надо ехать.
Думаю, что наше сотрудничество будет развиваться дальше. У доктора Николаева есть шкафчик, там лежат тапочки с надписью «доктор Тихилов», надеюсь, что рядом будет такая же ячейка с подписью «доктор Кулджанов».
13.07.2013 Алена Оленова, Советская Чувашия
